|
 Душой я сейчас полностью с Японией, я был там в 1991 году. Удивительный, странный народ.
Концерт. Заканчиваем песню, в зале полная тишина. Все молча сидят. Я совершенно не понимаю, почему тишина, почему не аплодируют. А потом мне объяснили, что они — слушают. Вы должны сказать: «Аригато», — значит, песня закончена, и тогда они аплодируют. Это меня очень изумило, удивило и страшно понравилось. И мы вот песню сыграли, смотрим в зал, улыбаемся, и японцы смотрят… Потом я говорю дяде Мише: «Давай!» — и дядя Миша: «Аригато». И они все разом… Что-то в этом «аригато» есть такое… Они ищут глубину во всем, и глубину ищут в паузах, и ищут информацию, которую никто не слышит, как правило. А они ее чуют, понимают и ценят эту глубину, эти паузы между строчек. Для них это какие-то тени от этих реальных предметов. И они тени видят, чуют, рассматривают. И в общем-то японцы, мне кажется, нация, которая понимает истинный объем, масштаб всего. Это должно им сейчас помочь.
Читаю «Доверие», последнюю книгу Фукуямы. Главная мысль: рыночная экономика — не панацея. Примерно двадцать процентов успеха экономики в слове «доверие». Доверии народа к начальству. Этот процент самый высокий в Японии. А самый, как пишет Фукуяма, тяжелый уровень доверия — в России.
Я считаю, что зря наше правительство наших людей считает дураками. Если бы я был президентом, я был бы абсолютно искренен. Это было бы моей главной политической платформой. Я бы не юлил ни на йоту. Молился бы каждое утро и совершенно честно говорил о тех проблемах, которые есть в стране. Потому что, мне кажется, искренность, которой все боятся, и честность с людьми важна, как писал Ортега-и-Гассет, для внутреннего освобождения масс. Когда ты говоришь народу, который тебя избрал: «Ребята, у нас вот здесь проблема, здесь, здесь», — люди начинают чувствовать эту проблему как свою. И что-то случается в обществе в результате. И получаются какие-то очень хорошие вещи. Когда не только один чудак ездит по стране и тушит пожары, и сушит наводнения, и включает заводы в моногородах, а это делают все.
Мне кажется, что искренность и честность — и есть та щель, то «игольное ушко», в которое может пролезть наш русский медведь. Мне, как Юре-музыканту, искренности, честности, безбоязненности какой-то лично не хватает. Сейчас смотришь в глаза человеку, а он отворачивается, он уже «на измене», как говорят. Он в тебе видит опасность: ты его сейчас обманешь, обворуешь, ударишь по голове, грубое слово скажешь. Сейчас на улице именно такие взгляды. Нет нормальных улыбок, ребята!
Когда я иду на студию пешком по любимому Петербургу, все время вижу что-то новое: какую-то кариатиду, какой-то завиток, какое-то окошко, какую-то «сосулю», которую надо обойти, чтобы она тебя не убила. И вот идет навстречу человек, говорит: «Здравствуйте, Юра! Доброго утра!» Вот это так здорово, когда ты идешь по городу и со всеми здороваешься: «Привет!» — «Привет!» — «Как дела?» — «Нормально». И булочник открывает свою булочную, и там пахнет свежим хлебом, и ты говоришь: «Привет, Вась! Как хлеб, нормальный?» — «Все отлично!» К этому в России приведет только максимальная искренность в наших поступках и словах. Отсюда все начнется.
Героев у нас очень много. После моей беседы с Путиным меня все спрашивали, что ты так вяло говорил, надо было покруче! То есть я понял, что у нас героев полстраны.
Но мне кажется, мы пока еще не готовы к нормальным выборам. Мы не освободились от рабства. И результат этого рабства — это такое подавляющее равнодушие. Пока мы еще не наелись материального мира — вот эти все холодильники, телевизоры, евроремонты. Эгоизм колоссальный в мозгах, в душах, люди пока думают: «Я и моя семья! А остальное — хоть гори синим огнем». Но сейчас, мне кажется, мы этот период уже проходим. И, мне кажется, выборы 2012 года покажут, что страна немножечко изменилась.
Я разговариваю с разными, совершенно разными людьми и как-то это чую, что немножко все сдвинулось. Разговариваю с мелким бизнесом; они раньше говорили: «А мне по фигу! Политика, блин, туда-сюда… Пускай они хоть съедят друг друга! А мне главное сейчас — работа идет, нажить, детей туда, этих сюда, все рассовать. Нормально. И свалить…» Сейчас уже не так.
Потому что сейчас настолько коррумпированна государственная машина на местах — в Сибири, Благовещенске, на Дальнем Востоке, мелкий чиновник уже настолько свои крылья перепончатые распустил, что житья нет нигде. Грабят просто на каждом шагу! Какие-то стада этих чиновников, мелких, крупных, средних, которые просто режут все. И народ уже понимает: в поле один не воин. И люди начинают интересоваться политикой, сознавать, что от государственного устройства зависит их личная жизнь и работа. И ситуация меняется, меняется!
Я чувствую, что сейчас наступает время перелома. И дай бог! Да, есть масса людей, которым действительно все по барабану. И расшевелить их словами, наверное, тоже невозможно. Может быть, это необходимо в каждом обществе, о чем еще и Конфуций писал. Прослойка. В человеке она «жир» называется. Между мышцами, мясом и кожей есть нечто, от чего все пытаются избавиться сейчас посредством голодания. Целлюлит называется. В обществе его до фига! Не только у наших барышень на бедрах. Как его растопить? И вот здесь как раз я чувствую свою работу. Я буду врачом. «Лечим от политического целлюлита».
Лучший политический лозунг аршинными буквами я увидел на большом одесском заборе: «Лечу геморрой. Навсегда». «Навсегда» — крупными буквами. Поэтому: «Лечим от целлюлита!» Чтобы здесь все не заплыло жиром и не заросло тиной и травой. Это моя работа. И для меня она в том, чтобы писать песни. И это дело для меня главное, песни пишутся. И здесь я приношу какую-то, надеюсь, пользу минимальную. А крики: «Шевчука — в президенты!», «Шевчука — в парламент!» — это чушь. Какие президенты?! Вообще художника нельзя в президенты.
Мир меняется. И понимаешь: своими «хлебами» — вот этими песнями — ты просто кормишь людей. Посмотрел в зеркало как-то утром и сказал: «Да, Юра Шевчук — музыкант». Все-таки музыкант. И слава богу!
Мы поедаем с первого дня рождения
солнечный свет,
Но фотосинтез прагматичен, и он
в ответ пожирает нас.
В этом творческом обмене, дорогая,
никакой трагедии нет,
Мне бы только найти свое «я», а потом
хоть куда: хоть в песок, хоть в газ…
Очень много народу валит, это да. Извиняюсь за грубый язык, но очень многие уезжают. Очень много народу, который разочарован и который считает, что ничего здесь уже не будет. Я живу здесь, я так не считаю. Я думаю, что у нас есть несколько лет, чтобы выбрать наконец-то дорогу нормальную.
http://www.novayagazeta.ru/arts/6429.html |
